Анатэма - Страница 22

извивается под твоею пятою, как червь. Ну? Молчишь? Солги ему громом, молниями обмани его, как смеет смотреть он в небо? Пусть как Анатэма…

(Ноет.) Бедный, обиженный Анатэма, который ползает на брюхе, как собака…

(Яростно.) Пусть снова уползет человек в свою темную нору, сгинет в безмолвии, схоронится во мраке, где почивает неизреченный ужас!

За окнами снова многоголосый рев.

Слышишь? (Насмешливо.) Это не я. Это – они. Шесть, восемь, двадцать – верно. У дьявола всегда верно…

Распахивается дверь, и вбегает Давид, охваченный ужасом. За ним волною врывается крик. Давид запирает дверь и придерживает ее плечом.

Давид. Помогите, Нуллюс! Они сейчас ворвутся сюда – дверь такая непрочная, они сломают ее.

Анатэма. Что они говорят?

Давид. Они не верят, Нуллюс. Они требуют чуда. Но разве мертвые кричат? – Я видел мертвых, которых принесли они.

Анатэма (яростно). Тогда солги им, еврей!

Давид отходит от двери и говорит таинственно в смущении и страхе.

Давид. Вы знаете, Нуллюс, со мною что-то делается: у меня нет ничего, но вот вышел я к ним, но вот – увидел я их и вдруг почувствовал, что это неправда – у меня есть что-то. И говорю – а сам не верю, говорю – а сам стою с ними и кричу против себя и требую яростно. Устами я отрекаюсь, а сердцем обещаю, а глазами кричу: да, да, да. – Что же делать, Нуллюс?

Скажите, вы знаете наверное: у меня нет ничего?

Анатэма улыбается. За дверью справа голос Суры и стук.

Сура. Впустите меня, Давид.

Давид. О, не открывайте дверь, Нуллюс.

Анатэма. Это жена твоя, Сура. (Отворяет.)

Входит Сура, ведя за руку бедную женщину, у которой что-то на руках.

Сура (кротко). Простите, Давид. Но эта женщина говорит, что она больше не может ждать. Она говорит, что если вы помедлите еще немного, то она не узнает в воскресшем своего ребенка. Если вам нужно знать имя – то его звали Мойше, маленький Мойше. Он черненький – я смотрела.

Женщина (падая на колени). Простите, Давид, что я отнимаю очередь у людей. Но там есть, которые умерли недавно, а я уже три дня и три ночи несу его на груди. Может быть, вам нужно на него взглянуть? Тогда я открою – ведь я не обманываю вас, Давид.

Сура. Я уже смотрела, Давид. Она мне давала его подержать. Она очень устала, Давид.

Простерши руки ладонями вперед, Давид медленно отступает, пока не натыкается на стену. Так и остается с протянутыми руками.

Давид. Пощады! Пощады!

Обе женщины ждут терпеливо.

Что же мне делать? Я изнемогаю, о, боже, Нуллюс, скажите им, что я не воскрешаю мертвых.

Женщина. Я умоляю вас, Давид. Разве я прошу у вас, чтобы вы вернули жизнь старому человеку, который уже много жил и заслужил смерть дурными делами? Разве я не понимаю, кого можно воскрешать и кого нельзя? Но, может быть, вам трудно, потому что он умер так давно? – Я не знала этого, – простите меня, но я же обещала ему, когда он умирал: – не бойся, Мойше, умирать – Давид, радующий людей, вернет тебе твою маленькую жизнь.

Давид. Покажи мне его. (Смотрит, качая головой, и плачет тихонько, вытираясь красным платком; и доверчиво, опершись на его плечо, смотрит Сура.)

Сура. Сколько ему лет?

Женщина. Два года, уже третий.

Давид оборачивает к Анатэме заплаканное, почти безумное лицо и говорит чужим голосом.

Давид. Не попробовать ли мне, Нуллюс? (Но вдруг сгибается и кричит хрипло.) Адэной!.. Адэной!.. Прочь отсюда! Прочь! Тебя прислал дьявол. Да скажите же им, Нуллюс, что я не воскрешаю мертвых. Они смеяться надо мною пришли! Смотрите, вон они Хохочут обе. Прочь отсюда! Прочь!

Анатэма (Суре тихо). Уходите, Сура, и уведите женщину. Давид еще не совсем готов.

Сура (шепотом). Я проведу ее к себе. Тогда скажите Давиду, что она в моей комнате. (К женщине.) Пойдемте, женщина, – Давид еще не совсем готов.

Уходят. Давид в изнеможении садится на кресло и бессильно опускает седую голову. Тихонько причитает что-то.

Анатэма. Они ушли, Давид. Вы слышите, они ушли. Давид. Вы видели, Нуллюс: это был мертвый младенец? Ай-ай-ай-ай, это был мертвый, мертвый, мертвый младенец. Мойше… Ну да, Мойше, черненький; мы его смотрели…

(Громко, в тоске и отчаянии.) Что же мне делать? Научите меня, Нуллюс.

Анатэма (быстро). Бежать.

Прислушивается к тому, что делается за окном, утвердительно кивает головой и медленно, с осторожностью заговорщика приближается к Давиду; и со сложенными молитвенно руками, с растерянно-доверчивой улыбкою ждет его приближения Давид. Спина его по-стариковски согнута, он часто вынимает свой красный платок, но не знает, что с ним делать.

(Горячим шепотом.) Бежать, Давид, бежать.

Давид (радостно). Да, да, Нуллюс, – бежать.

Анатэма. Я спрячу тебя в темной комнате, которой никто не знает, а когда они уснут, утомленные ожиданием и голодом, я проведу тебя среди спящих – и спасу тебя.

Давид (радостно). Да, да, спаси меня.

Анатэма. А они будут ждать! Спящие, они будут ждать и грезить грезами великого ожидания, – а тебя уже нет!

Давид (радостно кивая головой). А меня уже нет, Нуллюс. Я уже убежал, Нуллюс. (Хохочет.)